Чёрная рада - Страница 69

— Дивно мне, как у тебя достает охоты шутить, решаясь на самую мучительную смерть? Что ты мне ни толкуй о своем характерстве, а я хорошо знаю, что только ножи Иванцовых палачей выпустят тебя на волю.

— Эх, пане мой, пане! сказал запорожец совсем другим против прежнего тоном. Разве ж вся наша жизнь не шутка? Помажет медом по губам, ты думаешь: вот-то где счастье! смотришь — все одна мана! Потому-то и бросаешь ее, куда ни попало. Но что об этом толковать? Нутко, давай поменяемся нарядами.

— Нет, мой голубь! Этого не будет.

— Как?.. Так это значит, я перед Шрамом останусь брехуном? Я только и радовался, что вот таки докажу старому ворчуну, что и наш брат запорожец не совсем ледащо; а ты у меня и последнюю радость отнимаешь?

— И будто все это ты затеял только для оправдания себя перед Шрамом?

— А для чего ж бы еще? Ты, пожалуй, в самом деле подумаешь, что у меня в уме была, как говорят, отчизна: что вот, сказать, освобожу Сомка, а сам положу голову за Украину: Сомко больше меня ей нужен. Ка-знае що! Так делают только те, кто не понимает даже и того, что своя сорочка к телу ближе. То, если бы пришлось мне положить голову за жинку, за детей, так это было б святое дело; сказано: какой отец своих детей не любит! А то подставь под топор шею... А за что? Ха-ха-ха! Нашел же и ты дурака, пане гетмане! В Украине таких простаков не слишком много, а я не последний между людьми!

— Ох, голова ты моя милая! сказал Сомко. Ты и в темницу вносишь ко мне отрадный свет! Теперь мне легче будет пострадать за правду: вижу теперь, что правда не у одного меня живет в сердце и не погибнет со мною в Украине! Простимся ж, пока увидимся на том свете!

Запорожец, весело усмехавшийся, нахмурился и на мгновение призадумался.

— Так ты в самом деле, сказал он, хочешь остаться в этой бойне?

— Я уже сказал, что чужою смертью не куплю себе свободы. А что сказал я раз, то и навеки останется неизменным.

— Пускай же будет проклята та минута, что вложила тебе в душу такую бестолковую химеру! Вижу теперь, что тебя не переспоришь. Прощай! Не замешкаюсь и я на этом свете.

Обнялись и оба заплакали.

Выйдя из темницы, Кирило Тур снял с себя охобень и бросил под ноги сторожам:

— Возьмите говорит, себе, Иродовы дети, за вход и выход. Знайте, что не палач проклятого Иванца, а Кирило Тур приходил навестить неповинную душу.

Потом, проходя мимо стоявшего извне сторожа, бросил ему подушку, которая служила ему горбом, и сказал:

— Возьми, собака, себе, чтоб не спать на соломе, сторожа праведную душу!

И вышел из замка. Гетманский перстень давал ему везде свободный пропуск.

Недалеко от замка, под старой колокольнею, ожидал его с лошадьми Богдан Черногор. Он не знал, с каким замыслом Кирило Тур оставлял его здесь, отправляясь в замок. Ему было сказано только, что он должен дать Турова коня тому, кто придет и скажет: ищи ветра в поле! А я, прибавил Тур, уж рано или поздо соединюсь с тобою.

Грустно было теперь Кирилу Туру садиться на коня, приготовленного для Сомка, а еще грустнее ехать к Шраму с известием, что Сомко не возвратится уже к своим друзьям.

Шрам и его сын ожидали Сомка в условленном месте под старым дубом, в урочище Бабичовке. Завидев издали скачущих от Нежина по полю казаков, воинственный поп от нетерпения и радости вскочил на коня и поскакал к ним навстречу. Но когда увидел, что Сомка нет, душа его наполнилась великою грустью. Несколько раз он удерживал готовый сорваться с языка вопрос, наконец выговорил почти шёпотом:

— А где ж Сомко?

— А ты в самом деле думал, отвечал Кирило Тур что я освобожу его из дьявольских когтей? Это я лишь бы тебя поморочить. Сказано: морочить людей — запорожская потеха!

— Кирило! сказал Шрам, по твоему голосу я вижу, что ты сам на себя клеплешь. Когда не удалось спасти его, то хоть расскажи, отчего не удалось! Ох, Боже, Боже!

— А вот отчего. Сомко, коли хочешь знать, такой же дурень, как и мы с тобою. Чужою, говорит, смертию, не хочу покупать себе воли. Уже я ему и отчизну, уже я ему и правду совал под нос, а он таки свое несет. Сказано: дурню хоть кол на голове теши. С тем я и оставил его, — лучше б оставил там свою голову!.. Прощай!

— Что ж теперь ты думаешь с собою делать?

— А что ж? Уж конечно не то, что ты. Живый живе гадае. Думаю ехать сейчас к Гвинтовке да украсть еще раз Черевановну. Видно, уж ей на роду написано не миновать моих рук, а мне написано не миновать Черногории. Заживем там с нею припевая, не по вашему! Прощайте!

И поклонясь низко Шраму и его сыну, поворотил коня и поскакал с своим побратимом к хутору Гвинтовки. Но нагоняет его Петро.

— Чего еще от меня хочет этот бабий хвост? сказал Кирило Тур, осаживая коня.

— Кирило! говорит Петро, у тебя душа добрая; обещай передать от меня два слова Черевановне. Хоть она будет и твоею женою, к мертвому не ревнуют. Мы с отцом едем не для жизни, а на верную смерть.

— Добре! отвечал Кирило Тур, передам. Что ж ей сказать?

И тут же шепнул своему побратиму:

— Знаю наперед: какую-нибудь любовную глупость.

— Скажи ей, говорил Петро, что я и на том свете её не забуду!

— Видишь? шепнул Кирило Тур Черногорцу, и отвечал Петру:

— Добре, скажу.

— Ну, прощайте ж, братцы, навеки!

— Прощай, брат, да не забудь и меня на том свете.

И разъехались в разные стороны. Тогда Кирило Тур засмеялся и говорит:

— Как мы заблаговременно распоряжаемся тем светом! А там, может быть, черти так прижарят, что вся любовная дрянь из головы вылетит!

Чёрная рада - Страница 69

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.