— Что это вы, сказал Шрам, опередили солнце, чтоб бушевать здесь? Разве еще мало суматохи по Украине?
Некоторые сняли перед ним шапки и говорили:
— Собрались мы здесь, пан-отче, на Божий суд. Пускай Господь рассудит людскую неправду.
— Что ж за неправда и от кого?
— Да вот видишь, полюбил молодец девушку; ну, и девушка не прочь от того. Только молодец нашего мещанского звания, сын пана войта, а девушка, видишь ли, роду шляхетского, дочка пана Домонтовича. Вот и послал молодец сватов, а в сватах пошли не какие-нибудь люди, а бургомистры да райцы магистратские. Но что ж бы ты думал, пан-отче? Как принял их вельможный пан Домонтович? Раскричался, как на своих грунтовых мужиков, назвал всех хамами, лычаками. «Не дождетесь, говорит, и род ваш не дождется, чтоб Домонтович отдал дочку за мужика».
— Вот как развеличалось панство! подхватили тут некоторые из синекафтанников. Это те, что боком, по милости батька Хмельницкого, пролезли на Украину! А коли б не впустил, то пропадали б с голоду в Польше!
— Молчите, молчите, горлатые вороны! сказал один из красных жупанов; дайте и нам что-нибудь вымолвить! Неужели вы хотите, чтоб отец принуждал насильно идти замуж одну дочь за вашего войтенка?
— Какой враг просит его принуждать? Только позволь, она пойдет с дорогою душою.
— От чего ж с дорогою душою? А может быть, и гарбуза даст.
— Гарбуза! Нет, не гарбуза, когда сама дала перстень.
— Ну, полно квакать! Посмотрим, чья возьмет.
— Разводите бойцов! кричат одни.
— Как же нам разводить, когда не согласились, на чем драться. Пускай решит пан-отец. Скажи, пан-отче, обратились мещане к Шраму, каким оружием лучше узнать суд Божий? Вот брат становится за сестру, а жених за себя и за все мещанство. Кто одолеет, того и право. Если падет жених, так и быть — пускай кармазины радуются; а если наш будет верх, тогда давай нам невесту, хоть тресни. Не защитят пана Домонтовича ни привилегии, ни высокие ворота!
— О, чтоб Господь вас поразил громом да молниею! воскликнул вместо решения Шрам.
— За что ж это ты нас проклинаешь, пан-отче?
— О головы слепые и жестокие! Когда сбирается на небе гроза Господня, так и хищные звери забывают свою ярость; а вы перед самою грозою заводите кровавые распри!
И с этими словами оставил их и поскакал не оглядываясь.
В Борзне заехал Шрам отдохнуть к сотнику Белозерцу. Сотник Белозерец был один из тех старинных сотников, что первые тайно послали к Хмельницкому верных казаков с словесным отзывом: «Поднимай Украину, а мы поддержим тебя»; и потому был он Шраму искренний приятель.
Только лишь подъехал Шрам к воротам, как из ворот выезжает в дорогу сам Белозерец. Старые товарищи обнялись и долго не говорили ни слова.
— Ну, батько, сказал наконец Белозерец, как раз вовремя подоспел ты к нам на гетманщину в гости.
— А что?
— Да что? Не ты бы спрашивал, не я бы рассказывал!
— Знаю, знаю все! Лучше б и не знать ничего и не видеть!
— Куда ж это?
— Да куда ж больше, как не в Батурин, на раду к сумасшедшему Васюте.
— Эге! рада уже кончена.
— Как? когда же?
— Заезжай до господы, все расскажу.
Когда пошли в светлицу и уселись в конце стола, Белозерец начал рассказывать, как происходила в Батурине рада.
— Глупый Васюта, говорил он, такое выдумал, что чуть и сам не погиб со своим замыслом. «Присягайте, говорит, мне на послушание; а не присягнете, так тут вам и капут». Подучил вражий дедуган пехоту да хотел прижать старшину так, чтоб и не писнула. Вот как теперь завелось у нас!
— Да чего доброго и ждать, сказал Шрам, от того, кто превращался из казака в ляха? Уже когда ты сделался раз Золотаревским, то Золотаренком во веки веков не будешь! Ну, что ж старшина?
— А старшина говорит: «Убойся Бога! Долго ли тебе жить на свете? Пусть бы младшие гетмановали. Эй, пане полковник, не черни Сомка перед царем, держись его, так еще и ты и мы все поживем в покое». Куда тебе! Расходился наш старчуган не на шутку. «Скорее, говорит, у меня на ладони волосы вырастут, нежели переяславский торгаш будет гетманом! Обо мне стараются в Москве бояре, за меня стоит и Бруховецкий с запорожцами. Я, говорит, недавно послал к нему в Зеньков посланцов». — «Не верь ты, говорят ему, запорожцам: они тебя в глаза обманывают, приезжают к тебе из Сечи, чтоб только чем-нибудь поживиться; и за твои подарки трубят тебе в уши про гетманство. Разве не знаешь, каким духом дышут они на всю городовую старшину? Это у них обычай давний!» Куда! И слушать ничего не хочет. Как тут гонец из Зенькова. — «А что?» — «Распрощайся, говорит, пане полковник, с гетманством. Там запорожцы такое говорят, что и волос вянет.» — «Но что же князь?» — «А что князь! Князь с запорожцами за панибрата, а твои подарки принял только ради шутки. Довольно у него и своего добра». Васюта и руки опустил. Тогда старшина к нему, а пехота и себе взяла сторону старшины: дошло до того, что едва Васюта не сложил там и головы. Вдруг от Сомка письмо.
— От Сомка к Васюте? с удивлением спросил Шрам. — Из Переяслава?
— Нет, из Ични. Сомко уже в Ичне.
— Не думал я, чтобы Сомко так скоро переломил себя!
— Ага! Пришла трудная минута, нужно было попрать ногами всякую гордость. «Во имя Бога, говорит, ты пан полковник Нежинский, и все, находящиеся под его рукою! Послушайте моего голоса, не губите навеки Украины. Или вам лучше, говорит, быть под рукою свинопаса Иванца, или под рыцарскою рукою Переяславского Сомка? Забудьте все раздоры! Не время нам теперь враждовать, время постоять за честь своей отчизны. Я, говорит, жду в Ичне. Кто верный сын своей отчизны, тот явится под мое знамя. Собирайтесь, не допустим лукавого запорожца захватить в руки гетманскую булаву украинскую». Видит тогда Васюта, что некуда деваться, давай зазывать с собою старшину в Ичню, да и двинулись все из Батурина. Я тоже, распорядившись дома с своею сотнею, направил было путь в Ичню.