Чёрная рада - Страница 45

Хочете згубити!

Петро, проснувшись на другой день, пошел в конюшню и не нашел уже там отцова коня. Еще на рассвете уехал неутомимый Шрам. Тяжело было на сердце у Петра: его преследовала все одна мысль. Прежде, бывало, его мучила холодность гордой красавицы, потом ревность к счастливому сопернику: теперь он знал, что его любят: это с одной стороны его радовало, но с другой — он тем больше мучился, что должен был отказаться от любви добровольно. Уважение к отцовской воле и к правам обрученного жениха было в нем так сильно, что у него не мелькнула в голове даже и мысль своевольно овладеть Лесею. Он, напротив, решился всячески от неё удаляться и при первой возможности вступить в воинское запорожское братство, чуждающееся женщин.

Походив по подворью, он не хотел возвращаться в покой; ему тяжело было встречаться с Лесею, не смотря на всю привязанность к ней. В тягостном раздумье он вышел за ворота, и пошел, от нечего делать, бродить по лесу.

Не смотря на продолжительную дорогу, после которой вчера он чувствовал себя очень измученным, теперь он был почти здоров, и приятное ощущение возрождающихся сил, при всем его горе, делало его чувства и мысли как-то грустно спокойными. Тоскуя о своей несчастной любви, он в самой тоске находил какое-то наслаждение, и, отказавшись от предмета, к которому стремился, ни за что в мире не согласился б отказаться от этой тихой грусти о нем. Незаметно он отдалился от хутора, и, продолжая идти машинально по узкой дорожке, увидел не в дальнем от себя расстоянии дым, выходящий из-за деревьев. Утреннее солнце просвечивало его своими золотыми лучами. Скоро показалась огорожа и убогая хатка под соломенною крышею. Он хотел было уже воротиться назад, чтоб не тревожить по пусту чужих собак, которых по хуторам держат всегда множество, как из-за дерев появились перед ним две фигуры, заставившие его остановиться. Молодая женщина вела под руку высокого и крепко сложенного казака, который, по-видимому, вовсе не нуждался в её подпоре и говорил ей:

— Да ну, Настусю, к нечистой матери! что ты меня ведешь, как пьяницу из шинка? Я сегодня хочу поиграть на коне по полю, а ты меня водишь, как ребенка. Геть! говорю, отстань от меня!

Каково же было удивление Петра, когда он в этом казаке узнал старого своего знакомца Кирила Тура! Казалось бы, для него должна быть непритна такая встреча, но, напротив, он с особенным удовольствием глядел на своего соперника. Кирило Тур тоже ему обрадовался, приветствовал его самым дружеским образом и поздравлял с выздоровлением.

— Не думал я, брат, говорил он, чтоб после такого удара довелось тебе еще глядеть на Божий свет! Да и сам я не хотел бы уж больше подниматься на ноги; Бог знает, удастся ли в другой раз уснуть так сладко!

— Не знать що вы говорите, братику! возразила тут его спутница, глядя на него с нежностью и не оставляя руки его.

— Молчи, баба! сказал запорожец. Тебе ли мешаться в казацкие речи? Знаете ли вы толк в жизни? Вам жизнь представляется чёрт знает чем. Хата, печь, подушки, — вот и вся жизнь ваша. А казаку поле не — поле; море не — море, чтоб разгуляться. Казацкая душа разве в беспредельном небе найдет себе простор. Вот жизнь! И потом, обращаясь к Петру: Я, брат, уже совсем покидал этот свет, набитый бабами и всякими глупостями; уже и ногу поставил было на порог, чтоб идти в далекую дорогу... так щож? добрые люди уцепились за меня и таки воротили назад; думают, куды какое доброе дело сделали! думают, что ничего и лучше уже нет этой мизерной жизни! а право, у кого толку есть хоть на копейку, тот скажет, что умному человеку на свете жить совсем не стоит...

— Скажи, пожалуйста, прервал его философствование Петро, как же ты попал из Киева на сю сторону Днепра?

— Так как и ты. Взяли меня добрые люди, да и давай няньчить, сповивать, купать, поить всякими травами, а потом и сюда перевезли. Перевезли, и куда ж? как раз в хату к моей матери. Тут уже бабы меня как взяли в свои руки, то вот никак не отвяжусь от них. Уверяют меня, что я не здоров, а я медведя удержал бы за ухо.

— А побратим твой где?

— Э, побратиму моему теперь довольно работы! Хочем задать перцу городовой старшине; так шатается теперь по всем усюдам, как челнок у ткача по основе. Натянули наши братчики вам добрую основу, соткут вам такую сорочку, что ни руками, ни ногами не поворотите.

— Да ну, сказал Петро, когда говорить, то говори ясно, а не загадками.

— Говори ясно! возразил смеясь запорожец. Какой теперь чёрт скажет тебе что-нибудь ясно, когда со всех сторон наступают тучи! Прояснится вам разве тогда, когда ударит гром и засверкает молния! А уже до этого не далеко. Говорил мне побратим, что уже наши братчики над Остром, в Романовского Куте и кош заложили. Сегодня сам Иван Мартынович прибудет с стариками, а к завтрашнему дню едва ли и бояре царские не подоспеют. Черный народ собирается под Нежином, как саранча: говорят, в Нежине великий урожай на кармазины...

У Петра от этих слов пошел холод по телу. Он прежде всего подумал об отце своем и хотел было тотчас известить его обо всем слышанном, но в то же время вспомнил, что отец его уехал в Батурин. Другою мыслью его была забота о Лесе. Он боялся, чтоб в суматохе, какая неминуемо должна здесь наступить, она как-нибудь не пострадала; боялся также, чтоб Кирило Тур не вздумал опять ее похитить. Не зная, что предпринять, он намекнул о ней запорожцу.

Запорожец при имени Леси весело рассмеялся.

— Ге-ге! сказал он. Неужели ты до сих пор не выбросил из головы своей дури? Мне казалось довольно пустить человеку с пол-ведра крови, чтоб образумить: но, видно, нет! видно, вас няньки закармливают такою кашею, что вы до самой старости не перестанете льнуть к бабам!